Олений колодец - Наталья Александровна Веселова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оля положила пальцы на ледяную металлическую ручку и слегка потянула – дверь поддалась с охотой, лишь тихонько скрипнув несмазанными петлями… Казалось бы, вот он, выход, – дергай и беги вниз! – но отчего-то смертно захолонуло сердце, словно она всходила на эшафот.
Медленно-медленно, прикрыв для надежности глаза и почти не дыша, Оля по сантиметру тянула на себя послушную, чуть подвывающую дверь и тихо отступала, давая ей место вдоль рядов смутно угаданных полок с кухонной утварью. Вот створка отворилась до предела, и дальше стоять слепой было нельзя. Оля набрала побольше воздуха и глянула вперед.
Сначала за дверью виднелась только темнота, но, постепенно утратив глубину, она обрела странную твердость. Пленница вытянула вперед руку и провела ладонью вверх, потом вниз. Рука отдернулась, словно обожженная. Сомнениям не осталось места: за дверью находилась сплошная кирпичная кладка с грубыми швами.
* * *
Сколько может продержаться без воды средний человек? Кажется, она когда-то слышала про жесткое «правило трех»… Ну да, точно: три минуты без воздуха (выходит, если она здесь повесится, то придется три минуты колотиться в петле? – нет уж, спасибо), три дня без воды (первый уже наполовину прошел, так что осталось два с половиной) и три недели без пищи (а вот это совершенно неактуально). Один за другим у нее из горла выскочили именно три нервных смешка… Какие три дня?! Уже сейчас терпеть почти невозможно, мысли путаются – вернее, пылает в мозгу одна: пить. Отступает страх перед будущим, даже близко нет желания утолить голод, поинтересоваться невероятным местом, в которое забросила судьба… Стучат в висках быстрые острые молоточки, шершавый язык бестолково мечется по сухой пещере рта, кажется, уже до крови трескаются губы… Ничего удивительного после того, как на проклятой лестнице с нее сошло семь потов! Уже в который раз Оля перетрясала на подоконнике – в самом светлом углу этой квартиры-ловушки – свою объемную белую сумку, ту самую, из-за которой теперь придется здесь умереть. Почему-то неотступно преследовала навязчивая мысль: вдруг она захватила из хостела ту маленькую коробочку сока, что была куплена накануне вечером вместе с пирожками и не выпита, потому что в номере оказалось много воды в графине? Она знала, что досконально обыскала каждое отделение по нескольку раз, даже прощупала для верности – и никакой коробочки не обнаружила, но руки упорно тянулись проверить еще и еще… «Вот как сходят с ума…» – обреченно поняла Оля. Она уже предвидела свой недалекий конец: когда рассудок помутится окончательно, и все на свете, кроме всепоглощающей муки, станет безразлично, ей предстоит броситься головой вниз из этого узкого окошка. Как, наверное, бросился тот, кого здесь много лет назад замуровали… Впрочем, нет: он, скорей всего, перебрался на лестницу, которая тогда была еще крепкая, и ушел по крыше на чердак… Или не ушел…
И в эту секунду в душе взвился такой шквал невыносимой жути, что даже ненадолго смел, казалось, окончательно победившую жажду! А вдруг он… – там? В… в той ужасной комнате, где серебряная печка, лохмотья бумаги по стенам, пласты штукатурки на полу, и… ничего не видно… Он сидит – мертвый… В углу… И скалится… А когда она столкнется взглядом с его пустыми глазницами… то он медленно поднимется и пойдет в ее сторону… Во всей этой тьме, среди шороха сухой бумаги, станет тихо-тихо приближаться, а бежать здесь некуда… А вдруг… Вдруг она не попадала ни в какую замурованную квартиру, а… Сорвалась и упала… И лежит сейчас внизу… А душа очутилась в этом страшном месте… навсегда… В аду?.. Или что там еще есть – кажется, чистилище? И сейчас кто-нибудь сюда… Точно! Там шорох за стеной!!!
– А-а-а!!! – Оля вскочила, на полном серьезе высунулась в окно и глянула вниз, в колодец, почти убежденная в том, что сейчас увидит на дне собственное изувеченное тело: ведь это только кажется в спокойные, светлые, безопасные дни, что нам смешны все эти наивные детские страхи, а на самом деле…
На самом деле она увидела только торчащий обломок лестницы и толстое грязно-серое одеяло тополиного пуха, словно пожухший сугроб не тающего в укромном овраге снега. Но откуда ни возьмись налетел неожиданно прохладный ветер, остудил голову и грудь, позволил вдохнуть глубоко и сладко. Показалось даже, что ветер немного влажный, она как будто сделала большой глоток свежести… Иррациональный страх постепенно отваливался от нее: так сползает с натруженных плеч, с согбенной спины неподъемно тяжелый рюкзак – и ты распрямляешься, смутно удивляясь своей неожиданной легкости…
«А вдруг из той комнаты есть другой выход? В коридор, например? – пришла вполне разумная мысль, непонятно почему не явившаяся раньше. – Это ведь старый дом, и в квартирах могут быть два выхода – черный и парадный… Не зря же в Питере подъезды парадными называют! Черный ход заложен, но парадный-то, наверно, открыт?»
С некоторой все же опаской Оля приблизилась к открытой двери в комнату и заглянула туда: темно. Выключатель на кухне – тоже старинный, не с кнопкой, а с рычажком – был так же мертв,
