Олений колодец - Наталья Александровна Веселова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вам обязательно так срочно улетать? В смысле, я хотел сказать… Я подумал, что вы могли бы… То есть, конечно, если необходимо… Но… – и он позорно сбился, ожидая, что женщина сейчас проницательно улыбнется (ах, этот их проклятый взгляд насквозь, когда чувствуешь себя как на рентгене!) и скажет, что ее на чертовом краю света ждет не дождется грозный муж.
Инстинктивно он глянул ей на правую кисть и с непонятным облегчением убедился, что ни обручального – ни любого другого – кольца нет, хотя и понимал, что это не дает никакой не то что исчерпывающей, но и просто достоверной информации.
– Меня вообще не должно было быть в Петербурге, – серьезно сказала Ольга. – Я здесь оказалась по ошибке.
– Господи помилуй, как можно из Владивостока прилететь в Петербург по ошибке? – искренне изумился Савва.
– Меня обещали здесь встретить в аэропорту и… в общем, устроить… Но кое-что пошло не так, я осталась в чужом городе почти без копейки и продала серьги, чтобы хоть в хостеле койку взять. Если б не эта монета, мне бы пришлось деньги у мамы просить, а это… совсем неудобно, – бесхитростно объяснила она.
– А монету, стало быть, на всякий случай с собой захватили? Это вы правильно! – похвалил Савва и вдруг заметил, что новая знакомая вмиг порозовела – не только лицом, но и шеей, и той маленькой частью груди, которая виднелась в разрезе голубого платья.
«Сперла она, что ли, где-то этот червонец?» – закономерно задался вопросом Савва и тут же поймал себя на мысли, что, будь это даже и так, он не чувствует ни тени осуждения, – всяко надо как-нибудь выпутываться, если тебя какая-то сволочь подставила. Он встряхнулся и взял инициативу в свои руки:
– Пойдемте попробуем продать ее подороже, а там посмотрим…
В этом салоне Савву тоже хорошо знали, любя и обхаживая как постоянного покупателя несерьезных, но дорогих безделушек, поэтому в его торжественном присутствии никто и не думал облапошивать явно неопытную женщину, которую он привел, – и вскоре она уже прятала в бумажник кругленькую сумму. Помочь-то он ей помог – но в эти секунды по всему телу пробежала нервная дрожь: сейчас она просто перейдет в соседнее здание банка, сунет деньги в банкомат, тут же достанет смартфон и купит билет, не считаясь со стоимостью, благо теперь может себе это позволить… Вот она уже, улыбаясь, идет к выходу… Сейчас поблагодарит и… И все. В глазах потемнело. Он следовал за Ольгой, повернувшей обратно к Измайловскому, не отставая ни на шаг, отчаянно ища слова, чтобы задержать, не отпустить, заинтересовать хоть чем-нибудь, – и все казалось надуманным и жалким, как и собственная персона – потасканной, облезлой и никчемной… А она посмотрела влево и сказала, вроде и ему, но как сама себе:
– Оказывается, у того собора купола действительно синие, а звезды – золотые. Правильно я почувствовала, когда его первый раз увидела.
Савва уже забыл, в который раз до глубины души удивляется за последние полчаса, с тех пор, как познакомился с этой женщиной.
– В каком смысле? – глупо спросил он.
– В таком, что я целых три дня не различала цвета – все видела черно-белым, как в старом кино. А потом они вдруг словно прорезались – еще в том магазине, где мы с вами встретились. Как-то сразу, – просто рассказала Ольга. – И теперь я вижу, как раньше… Нет, пожалуй, даже лучше, насыщенней, честное слово. Будто окно помыли… в душе́, – и улыбнулась так светло, что Савва, полностью сбитый с толку всем происходящим, вдруг очень ясно понял, что монету она не украла.
– У вас что-то случилось? – тихо спросил он, уже зная, что не обидит ее непрошеным вторжением в личное. – Что-то чрезвычайное?
Она медленно кивнула. Савва решился:
– М-может… Мы выпьем с вами кофе? Или чай, как вам будет угодно… Вон кафе… И вон там… И там… Вы так легко разгадали загадку – ну, с олененком… Для меня это по-настоящему важно. Я вам очень благодарен, и… – обычно он вел себя с дамами совершенно непринужденно, так что теперешнее мямленье поражало его самого.
Оля открыто и широко улыбнулась и сказала:
– А я – вам. Конечно, пойдемте пить кофе. Я так давно уже не пила нормальный кофе – еще с Владивостока. Я очень рада.
– Да?! – он тоже обрадовался, как старшеклассник, и, с облегчением подхватывая ее под локоток, повел через улицу на зеленый свет.
Окно, у которого они устроились за узким столиком друг напротив друга, было так огромно и чисто, что создавалось впечатление неподвижного присутствия в стремительном, многоцветном человеческом потоке, который словно уважительно обтекал их.
Савва думал, что деликатно выспросит и выслушает Ольгу, а на деле оказалось совсем иначе: произошел странный мягкий толчок в сердце, и что его вызвало – Бог весть. Может быть, глаза ее, что были одного цвета с платьем, – яркие, как будто доверчивые, но точно хранившие волнующую тайну и оттого полные невысказанной печали; а может, его собственное одиночество, вроде бы давно привычное и любимое, естественным образом завершало очередной круг; или вообще все было не так – а просто понравилась красивая грустная женщина, позволившая немного ей помочь, – взял и потерял голову – влюбился, короче, старый дурак – почему бы нет? Но только он утопил маленькую горячую чашечку кофе в своих больших чутких ладонях, испытующе глянул в милое осунувшееся лицо женщины напротив – и заговорил сам. О далеком, исполненном ледяного сияния крае, где нежились на сиреневых льдинах под голубоватым солнцем полярные медведи и обитали люди неслыханного мужества, о суровом героизме которых он все детство тайком читал ночами толстые, еще его отцом растрепанные книги. И о том, как детская завороженность этой страной ослепительной романтики не позволила ему твердо остановить, не пустить туда своего красивого и несчастного Макарушку. «…И всего через несколько месяцев она просто развалилась, та вовсе не сиреневая, а… не важно, какая – гнусная – льдина, а самолет, который их оттуда увозил, – он ведь не в синее – не такое, как ваше платье, Оленька, – небо взлетал, а совсем в черное, потому что ведь – полярная же ночь… и… и… не взлетел… А
