Олений колодец - Наталья Александровна Веселова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Савва очнулся, как вынырнул, заново посмотрел на застывшую во время его сбивчивого монолога Ольгу, и ему на миг показалось, что все было ошибкой, наваждением, – и сейчас она его успокаивающе погладит по руке, пожалеет, назовет «бедняжечкой»… Напряжение вмиг спало, и, борясь с остаточным трепетом, Савва быстро решил: в этом случае он просто встанет и молча выйдет из кафе, оставив позади весь сегодняшний морок, – а на той стороне улицы по-прежнему солнце; выговорился – и хорошо, значит, нужно было. Дома два заказа ждут. Он беззащитно смотрел на женщину и ждал рокового слова.
– Нет, – сказала Ольга. – Никто не умрет. Если еще не умер. Но не думаю. Хотя на всякий случай проверю, – и деловито достала из сумки телефон.
Кто-то там все-таки собирался помирать, но, кажется, не собрался, – это единственное, что понял Савва из ее слов, но испытал от них настолько явное облегчение, что поразился – как мог до этого момента нести на плечах такую тяжесть! Он почувствовал себя опомнившимся Сизифом, сбросившим проклятье, который, в очередной раз упустив у вершины свой камень, решил не кидаться следом, а сесть на горку и покурить. Савва выдохнул и увидел, что Олин телефон, оказывается, выключен; она с улыбкой вернула его к жизни – настолько, что тот сразу залился какой-то странной, смутно знакомой песенкой. Оля послушала и сказала в трубку: «Мама, я думала, ты уже успокоилась и поняла, что не произошло ничего страшного…» Трубка в ответ разразилась длинной трескучей речью, которую Савва, конечно, не разобрал, зато наблюдал, как меняется выражение милого Олиного лица – от слегка виноватого – через раздраженное – к почти возмущенному. Спич из Владивостока закончился двукратным визгливым: «Немедленно!!!», которое расслышал не только он, но и юные влюбленные, разом обернувшиеся из-за соседнего уставленного десертами столика. Губы Ольги побелели, и он почти физически почувствовал, какого невероятного усилия стоило ей тихо произнести три ужасных слова. Союз, частицу и глагол. «И не подумаю…» – почти прошептала она и жестоко, будто мечтая задушить гадюку, сдавила, вырубая, телефон. Потом она подняла на Савву глаза, исполненные точно такого же облегчения, какое еще целиком владело им.
– Да, я могу еще побыть в Петербурге и… и с вами, – сказала она просто. – А медаль… О, я очень хочу себе такую медаль! Только я ведь… Я ведь не какая-нибудь знаменитость! Как у меня может быть именная медаль?
– Если б вы знали, для кого за последние тридцать лет мне случалось отливать именные медали… – содрогнулся Савва, припоминая некоторых заказчиков. – Вы бы поняли, что сделать ее для вас – это честь и счастье. – Помедлив, он добавил задумчиво: – И освобождение… Что бы вы хотели на ней видеть, кроме себя самой? – сказал – и обрадовался открывающейся чудесной перспективе так, что даже сердце заныло.
Он приготовился к ее долгим размышлениям и сомнениям – Адмиралтейство? Ростральная колонна? Петропавловка? Атланты какие-нибудь? А может, бригантина с алыми парусами? – но Оля вдруг выпалила:
– Двор-колодец. Среди крыш. Но не совсем обычный. Я нарисую! – и она вновь полезла к себе в сумку, надо полагать, за блокнотом и ручкой.
Савва остановил ее:
– Не стоит сейчас. Нам с вами в любом случае придется много рисовать на первом этапе – и уж лучше этим буду заниматься я как специалист. Но дело в другом: мне потребуется сделать достаточно много ваших фотографий – с освещением, все как положено. Мы посмотрим их на компьютере и выберем ту, которая пойдет на аверс. Потом создадим эскиз, будем вместе просматривать его, доводить до совершенства в специальной трехмерной программе… И это все у меня в мастерской – недалеко здесь, у Московского, на 5-й… – Он вдруг смутился так, как никогда не смущался с красивыми – но бесповоротно чужими – заказчицами. – Надо, чтобы вы пришли туда и вообще – ну, сотрудничали со мной. Вы… вы готовы? – с надеждой спросил он.
– Конечно, – пожала плечами Ольга. – Это ведь очень интересно. Я никогда ничего подобного не делала.
Когда они уже выходили и Савва пропускал женщину в дверях, ему вдруг пришло в голову странно пошутить:
– Вы так просто идете ко мне домой – а я ведь случайный знакомый, в сущности… Вы не боитесь, что я маньяк? Серийник какой-нибудь? И сейчас вас заманиваю?
Она обернулась, не перешагивая порог, подняла к нему серьезное светлое лицо – и сказала с убийственной логикой:
– Нет. Вы рассказали про… про то, как все случилось с вашим сыном. Вы… Вы хороший.
Савва поймал в себе летучую мысль, что когда-нибудь в похожей ситуации он наклонится к ней и поцелует. «Неужели со мной еще может такое случиться?» – спросил он себя, ступая на теплый асфальт.
До близкого дома шли неожиданно долго. Он вовсе не планировал никакого мальчишеского лукавства с намеренным выбором кружного пути – просто само так вышло.
– Вон там, справа, видите – старинное здание? Это моя школа, я там восемь лет проучился, пока в Серовник не сбежал… Теперь это гимназия, а при царе было просто Реальное училище номер два… Жаль, закрыта сейчас, а то бы я вам показал остатки той еще красоты… На третьем этаже над кабинетом географии (помню мордатую такую географичку) в мое время еще сохранялась рельефная надпись: «Рисовальный классъ» – с твердым знаком… Эти окна в бельэтаже справа – мой первый класс, я в 80-м пошел в школу… Меня записали в 1 «Б», нашу учительницу звали Нина Алексеевна
